ИСЧЕЗАЮЩАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
Все недвижно. Только время тихо течет
В лесном роднике синевой растворяясь,
Трогая струями голубыми, упавшие звезды.
Ветер неслышно заставляет дрожать паутинки в траве,
лепестки осыпает неспешно к радости маленьких рыбок,
которые брызгают от одной камышинки к другой,
исчезая, а потом появляясь из тени листьев упавших.
Тишина заполняет все пространство в лесу.
Все деревья превращаются в отсутствии звуков,
в паузы своих промежутков, своих искривлений.
Птицы замерли и не поют. Лишь цикада своим
механическим скрипом еще сильнее устанавливает
неподвижность общую и тишину.
Камешки в роднике разложены царским
паркетом, и накрыты тонким слоем воды,
по которому брошены ковры облаков
и склоненных деревьев изгибы.
А упругая нитка теченья ручья бьется, свиваясь,
как пульс на виске, привлекая движеньем своим
мошкару и блестящих жуков.
Среди зеленого света меж стволов стоит леший,
пытаясь остаться в нашем столетии, и не обратиться
в старый, обросший зеленым бархатом, пень.
Лучи оплетают его сказочным нимбом.
Все недвижно. Только время тихо течет
В лесном роднике синевой растворяясь,
Трогая струями голубыми, упавшие звезды.
Ветер неслышно заставляет дрожать паутинки в траве,
лепестки осыпает неспешно к радости маленьких рыбок,
которые брызгают от одной камышинки к другой,
исчезая, а потом появляясь из тени листьев упавших.
Тишина заполняет все пространство в лесу.
Все деревья превращаются в отсутствии звуков,
в паузы своих промежутков, своих искривлений.
Птицы замерли и не поют. Лишь цикада своим
механическим скрипом еще сильнее устанавливает
неподвижность общую и тишину.
Камешки в роднике разложены царским
паркетом, и накрыты тонким слоем воды,
по которому брошены ковры облаков
и склоненных деревьев изгибы.
А упругая нитка теченья ручья бьется, свиваясь,
как пульс на виске, привлекая движеньем своим
мошкару и блестящих жуков.
Среди зеленого света меж стволов стоит леший,
пытаясь остаться в нашем столетии, и не обратиться
в старый, обросший зеленым бархатом, пень.
Лучи оплетают его сказочным нимбом.